| MbukCBS | Дата: Среда, 04.04.2012, 16:29 | Сообщение # 1 |
 Лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 52
Статус: Offline
| Вы можете скачать данный рассказ в формате pdf, в котором сохранено оригинальное оформление выпускаемой книги:
СКАЧАТЬ С  или 
Ванька Кореш угрюмо сидел на широком амбарном крыльце. Окрашенные, свежевымытые доски поблёскивали на солнце. Ванька хозяйским глазом окинул большой, чисто выметенный двор. Взгляд упёрся в кнутовище, висевшее на противоположной стене. Кнут был лёгонькой, изящный. Он сделал его по просьбе своей жены Аксиньи - гонять телят на выгон. Вспомнив про Аксинью, Ванька обиженно засопел и стал скручивать очередную цыгарку. Обида жгла грудь, воздуха не хватало. Он резко дёрнул за воротник рубахи, с костяным стуком упала и покатилась пуговица.
— Тут не сморкни, там не присядь, в доме не кури. Ишь, раскомандовалась,— Ванька глубоко затянулся цыгаркой, так что махорка затрещала, а кончик цыгарки засветился оранжево - жёлтым светом.
— Так треть и треть. Не дом, а стерильная больница.
Конечно, кабы ребятёнок был, некогда было бы порядки наводить. Вон у соседской Нюрки трое, мал мала меньше, пелёнки, распашонки..., то рёв, то писк. Ей некогда до дыр тереть. — Дума о детях затаённой болью ворохнулась в сердце. Детей Иван любил и очень хотел….
Иван с Аксиньей поженились три года назад. Оттрубив, положенные пять лет в армии Ванька вернулся в родную деревню. И на первой же вечёрке заприметил невысокую, ладную, с толстенной русой косой Аксинью. Он как-то сразу выделил её из толпы девчат. Её заливистый смех был похож на звон колокольчика и трогал в его душе, какие- то неясные струны. Когда она улыбалась, на её щеках играли симпатичные ямочки. А когда она, как бы невзначай, полоснула по нему взглядом своих темно-карих, с золотинкой в глубине, глаз, сердце у него оборвалось и покатилось куда-то вниз, в висках забухало, а в груди стало горячо.
— Ет хто такая? — хриплым голосом спросил он у своего другана Миньки.
— Вон ента, с толстой косой? — Минька хищно прищурив глаз, метнул в Аксинью оценивающий взгляд.
— Ет Аниска Сидоркина. Ух, и язва! Язык, что острая бритва, чиркнить, и… без ушей останисси. Живёть у Каныгиным (дальний район села), замучисси провожать. Отец у ей сурьёзный мужик, кузнец Прохор Сидоркин. Кулачишшы у него — пудовые. Если что, мокрое место от тебя останецца.
Вон, глянь лучше на Польку Михайлову. Ишь, как зыркает!
Тут гармонист заиграл улошную. Бритый под «нуль» будущий рекрут Васька Косач с придыхом затянул:
— Мне недолго красоваться на Кагинской стороне,
Скоро с милой расставаться за паромом на горе.
— Ии - их - уу –ух, — дружно подхватили девки.
— Белорецкая дороженька загнулася дугой,
Не по этой ли дороженьке уехал дорогой, — это уже выводила Васькина ухажёрка Анфиса.
По неписаному Кагинскому закону, вначале все девки и парни собирались на мосту через Кагу, в центре села, и давали там «трепака» - пели частушки и дробили ногами дроби. Гармонист Василий Абашкин, самый желанный гость на всех вечорках и праздниках, наяривал вовсю. Толстенные сосновые доски моста звонко гудели под ногами, задорные частушки звенели над ночным селом. Вдоволь наплясавшись, парни и девчата расходились в разные стороны: уськажные на Уськагу, еланские на Елань. Самая большая толпа шла в Замост. Каныгинским было по-пути с замостными. Теперь, над ночной Кагой лились протяжные, задушевные песни, конечно о любви.
— Над рекой широкой зелен дуб растёт. А на том дубочке соловей поёт, — в прохладной ночи песня лилась красиво, нежно.
Казалось, вместе с водой она уплывает вдаль по реке. А с другой стороны села, с Усть- Каги неслось:
— Матросёнок у реки аленькия губки...,
Ты возьми меня с собой, уеду в одной юбке... Постепенно толпа редела, от неё отделялись парочки и ныряли в тёмные переулки. Ванька собрался с духом и решительно подошёл к Аксинье.
— Разрешите проводить? — слегка волнуясь, спросил он.
Аксинья ожгла его взглядом.
— Ну, проводи, коль волков не боисси, — сказала она, намекая на неблизкий путь.
— А мы не из пужливых, — спокойно ответил Ванька и взял Аксинью под локоток. Аксинья хоть и хорохорилась, но сердечко у неё сладко замирало.
Ведь она тоже заприметила высокого, статного парня, с льняным чубом и голубыми, как васильки, глазами.
Вначале Ванька немного робел, не знал о чем заговорить с Аксиньей. Но постепенно, они разговорились. Он рассказывал о годах службы в армии, она о своей работе. Аксинья работала учётчицей в полеводческой бригаде. Так и дошли до Аксиньиных ворот. Дом у Прохора и Анны Сидоркиных был небольшой, но аккуратный, ухоженный. Маленький палисадник утопал в цветущей сирени. Аксинья и Иван присели на лавочку у палисадника. Снизу, от пруда, поднимался лёгкий туман. Воздух посвежел. Аксинья зябко поёжилась.
— Вань, ну ладно, я домой пойду, холодно стало, да и тятька заругается, — она встала и хотела идти. Иван быстро схватил её руки в свои.
— Подожди. Завтра выйдешь? Я ждать на мосту буду. Аксинья усмехнулась и вновь полоснула его своим жгучим взглядом, но сказать ничего не успела. Окно дома резко открылось и строгий мужской голос сказал:
— Аниска, язви ття, марш домой! Скоро петухи запоють, а ты всё ухажёрисси, — Аксинью как ветром сдуло.
Домой Ванька летел как на крыльях, не замечая утреннего холода, густого, как молоко тумана, накрывшего село. Путь из одного конца села в противоположный, он жил на Усть-Каге, Иван проделал минут за двадцать. Одним махом взлетел по лесенке на поветь, он спал там, когда наступало тепло, не любил духоты в доме, и нырнул под тулуп, разостланный на сене. Внизу, на нашесте, оглушительно заорал петух, Ванька счастливо улыбнулся, глубоко втянул в себя ни с чем не сравнимый аромат сеновала. Запах сотен трав смешивался с чуть кисловатым запахом тулупа и свежим ночным воздухом.
— Моя будет, — прошептал Иван, — никому не отдам! Как звонко ударялись струи молока о подойник, как громко мычала Милка, отправляясь на выгон, как ворчала на неё мать: — иди, иди «труба иерихонская», не базлай, — он уже не слышал. Спал крепким беззаботным сном, который бывает только в юности.
Сватать Аксинью ходили в конце сентября, на праздник Рождества Пресвятой Богородицы. С полевыми работами управились, картошку выкопали.
— Славу Богу, радовалась мать Ивана, Степанида Григорьевна, картохи нынче уродились. Семьсот ведер в подпол ссыпали. Всем хватит, и нам, и скотинке!
Сватать ходили всемером: сам Иван, мать, отец, крёстная с крёстным, да ещё взяли отцовского племянника Петю Макарика с женой, уж больно хорошо был подвешен у него язык. Шутки да прибаутки сыпались из него как горох из дырявого мешка.
Чинно поздоровавшись, сваты уселись на лавку под «матку», а Ванька столбом застрял возле двери. Не найдя глазами Аксиньи среди родственников, он слегка испугался, а вдруг она передумала. Разговор сватов происходил по веками сложившейся традиции:
— С каким делом пришли, добрые люди? — вопросили Аксиньины родственники.
Петя Макарик поёрзал на лавке, посмотрел в потолок на «матку» и сказал:
— Дык вишь, жеребчик у нас вырос. Таперя ему кобылка потребовалась. Вот и ходим, ышшим. То масть не та, то размер не наш. У вас, случайно, нету подходяшшей?
— Есь, есь, золотой, как нету, - бойко затараторила Аксиньина тётка и вывела из горницы семилетнюю сестру Аксиньи Любашку, — ета подойдеть?
— Больно мала, подрастите маленько, — засмеялись сваты.
— Дык у нас ишшо есь, мои золотыя, - пропела сваха и вывела из горницы семидесятилетнюю бабушку. — Вот, глядитя, смирныя, брыкацца не будить.
— Дык на ней и не вспашешь, и не пришпоришь, — подмигнул Петька. Больно худа, да беззуба. Нам бы помоложа!
— Ишь, какие разборчивые, — хохотнула сваха. — Ладно, есть у нас кобылка под стать вашему жеребчику. Молодая, горячая, необъезженная. Как, справитесь с такой?
— Ет можете не сумлеваца, момент объездим, — с серьёзным видом произнёс Петро.
— Но всё-таки хотелось бы взглянуть…
Из горницы вышла Аксинья, в сатиновой кофточке, розового цвета, в клетчатой юбке, в наброшенном на плечи цветастом платке, разрумянившаяся от смущения, она была, чудо как хороша. Сваты довольно крякнули, переглянулись. Отец Ивана, Степан Кузьмич, чинно расправил свои усы, строго взглянул на Аксинью:
— Пойдешь за нашего Ивана? — спросил он.
— Пойду, — не поднимая глаз, смущённо теребя косу, прошептала Аксинья.
— А ты берешь её? — снова спросил отец, повернувшись к Ивану.
— Беру, — сказал Иван, подошёл к Аксинье и взял её за руку.
— Раз такое дело, проходите, гости дорогие, к столу.
За сговор выпить надо, союз наших детей закрепить, — пригласила всех сваха.
Свадьбу гуляли на Покров. Приданое, по кагински, «постель», возили на трёх тройках. На первой везли перину и подушки в белоснежных, накрахмаленных наволочках. Две пары красочно расшитые, а две выбитые, с алым подкладом. На второй тройке везли зеркало, обвитое вышитыми полотенцами, низы которых были украшены узорной каймой. На третьей тройке везли сундук с приданым. Поверх сундука сидели «ряженые», держали в руках рулоны тканых половиков, дерюги. Новенькие, они играли на солнце всеми цветами радуги. За тройками бежали ребятишки, вскакивали на полозья саней, облепляя кошёвку. Возле Иванова дома уже собралась толпа родни и зевак. Бабы вполголоса обсуждали приданое невесты, любовались яркими узорами, оценивали работу мастериц.
— Гляньте, бабы, а Прохор с Анной постарались для любимой дочки. Приданое справили, не хуже других, — сказала одна из баб.
Узлы с добром откупили довольно быстро, а на сундуке дело застопорилось. Дружка сыпал медью, потчевал девок сладкой наливочкой. Но в цене никак не сходились.
— У сундука четыре угла, четыре рубля, а посерёдке целковенький, — торговались девки. Наконец и сундук был откуплен. Подружки вошли в дом и стали уряжать горницу. На печь повесили ситцевые, беленькие в голубой цветочек, занавески, на окна выбитые, накрахмаленные полушторки с замысловатым узором. Особо тщательно стелили постель: внизу новые дерюги, потом перина, затем аккуратно настелили одеяла – 2 штуки. Сверху кровать украсили белой обойкой с вязаным кружевным низом и покрыли бело-голубым жаккардовым покрывалом. В углу кровати горкой надыбили подушки, накрыли их ажурной салфеткой. У изголовья повесили вышитое полотенце, на одном конце которого были вышиты слова «совет да любовь», на другом - «с законным браком». Ещё одно полотенце, на смену, с вышитыми голубками и словами «С добрым утром», повесили на спинку кровати.
— Сватьюшка, подойди, взгляни, всё ли ладно, ведь твоему сыну тут спать,— проворковала сваха. И когда мать Ивана подошла к кровати, девки внезапно повалили её на постель.
— Вы что же делаете, окаянныя? — ахнула мать, пытаясь подняться.
— Ну что, свашенька, мягка ли постелюшка? Не говори потом, что сыну жёстко спать. Девки со смехом подняли мать Ивана на ноги и быстро поправили постель.
— Ну а теперь, сватьюшка, подруженьки проходите к столу, выпейте чая горячего с пирогами, погрейтесь.
Девушки не жеманились, время поджимало, скоро жених за невестой поедет. Когда уходили, сумели незаметно стянуть одну из свекровьиных занавесок. Это был ещё один кагинский обычай. Считалось, что новая родня хитрее и проворнее. На похмелье эту занавеску пужалы в шутку предлагали выкупить. В доме невесты за столом сидела Аксинья в окружении подружек и свах. Нежно-розовый цвет её платья, украшенного спереди рядом белых перламутровых пуговиц, оттенял её бархатистую кожу. В толстую косу была вплетена алая атласная лента. Широкий пояс подчёркивал тонкую талию.
— Уж ты я-аблоняа мооя-а, да яблонька саааженаяаа, — так торжественно и печально затянули женщины, сидевшие вокруг стола, что у невесты градом потекли слезы.
— Реви, пока за столом, чтоб потом не реветь, — мудро изрекла одна из женщин. Пропели «Яблоню», потом «Реченьку». Мама Аксиньи тихо плакала в сторонке, с нежностью и грустью глядя на дочь.
— Едут, едут, за невестой едут — закричали на улице.
Родня оживилась, задвигалась. Невеста покраснела и машинально поправила косу.
— Прилетали семь селезней к нам на двор, к нам на двор, - громко запели девки и бабы.
В избу ввалилась разнаряженная толпа гостей во главе с женихом. Иван бросил быстрый взгляд на Аксинью, и сердце его замерло от счастья. Никогда ещё он не видел её такой красивой... Аксинья вся вспыхнула и стыдливо опустила глаза.
— Соль забыла на голову посыпать, — тихо ахнула про себя мать Аксиньи, — кабы не сглазили доченьку.
Наперёд выступили дружка Петро и сваха. Сваха держала в руках большой узел с «гостинцем» для певчих. Это была замороженная коровья лепёшка, «котях» по-кагински, и груда обглоданных костей.
— Ну, вы бабоньки и орёте, уморились поди, — деланно сочувственно сказал Петр.
— Вот, откушайте нашего гостинца, пирога да мяса, а нам невесту отдайте — заворковала сваха и с поклоном вручила « гостинец» певчим. Те с любопытством развязали узел, но обнаружив там кости и котях возмущённо запели ещё громче. Петро из кармана достал горсть мелочи и со звоном высыпал на стол.
— Вот вам, бабы, на конфетки, — миролюбиво сказал он. Но бабы уже распалились. Самая шустрая выскочила из-за стола и, хлопая ладонью об стол бойко затараторила:
— У стола четыре угла, четыре рубля, а посерёдке «красненькая». Да и горло у нас пересохло, промочить надо. Петро крякнул и полез в другой карман, достал бумажные деньги и положил по углам рубли, а в серёдку — десятку. Сваха с поклоном подала певчим пирог, и поставила на середину стола бутылку «беленькой».
— Чей-то пробочка плохая, слабенькая, кабы не пролилась, — опять вскочила бабёнка и быстренько сковырнула пробку с бутылки.
— Давайте дельную пробочку, бумажную.
Петро почесал затылок, посопел и притворно возмущённо, сказал:
— Так на вас бабы не напасёсси. Идеже стока денег взять. — Он хитро взглянул на жениха и, подмигнув ему, сказал:
— Вань, может у другом месте невесту поишшем, не такую дорогую?..
Иван понимал, что всё это говорится, шутя, но метнул на дружку сердитый взгляд.
— Ну и ступайтя в другое место, ишшитя дешевле, —завозмущались бабы, — а нашу красавицу да работницу с руками оторвуть. Петька со вздохом полез в третий карман, достал бумажную купюру, достоинством в три рубля, свернул её трубочкой и заткнул горлышко бутылки.
— Ну, а теперь ваши душеньки довольны?
Бабы быстренько вылезли из-за стола, а их место заняли пятилетний брат Аксиньи Андрейка и семилетняя сестра Любашка.
— Эт что тут за мальтива уселась? — притворно строго спросил дружка.
Андрейка насупился и заковырял в носу.
— А мы невестины помощники, — бойко затараторила Любашка. Андрейка лапти плёл, а я ей косу заплетала. В доказательство своих слов, она показала
дружке голубую ленту, зажатую в кулачке. А Андрейка, шмыгнув носом, достал из-под стола лапти, связанные оборками.
— Ну, ето дело важное, я торговаца не буду! Дружка насыпал каждому по горсти мелочи в сложенные лодочкой ладошки и по горсти мятных конфет.
Довольные, ребятишки скоренько вылезли из-за стола, и дружка, подвёл, наконец, Ивана к невесте.
— Ох, и маков цвет, — завистливо вздохнул Петька, — поторопился я с женитьбой, яззви её.
Иван бережно взял в свои руки сухую и горячую ладошку Аксиньи.
Свахи развернули над столом шёлковый алый платок с кистями. Держа его на весу с зажатыми в углах свечами, они соединили концы платка и одновременно зажгли обе свечи разом. Затем каждая, по очереди, брала из чашки хмель, и щедро посыпая им платок, трижды нараспев проговаривала:
— Как хмель вьётся дружно, весело да красиво, так и наши молодые, чтобы жили дружно, весело, да счастливо. Мать и отец Аксиньи стояли уже с иконой и хлебом для благословения. Молодые в почтительном поклоне склонились перед родителями.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — дрогнувшим голосом, сказал отец Аксиньи и крестообразно перекрестил иконой молодых. Иван и Аксинья поочерёдно приложились к иконе. Затем отец благословил их караваем хлеба:
— Живитя, не балуйтя. Людей не смешитя, родителей не забывайтя, — строго и торжественно произнёс он. Мама Аксиньи, Анна, тоже хотела что-то сказать, но лишь смахнула со щеки слезу и, с трудом проглотив подступивший к горлу ком, тихо произнесла:
— Будьте счастливы.
Как и положено, своё благословение дали и крёстные родители Аксиньи.
Молодые двинулись к выходу, но во дворе дома вышла заминка. Оказалось сосед Сидоркиных, Минька Латохин, казачок по-улошному, приставил к воротам лестницу, залез на самый верх и требовал откупа за то, что он слезет. Ему подали стаканчик самогонки и закуску: холодец, солёные огурцы и хлеб. Минька выпил, крякнул, утер губы и спустился на одну ступеньку ниже. Ему поднесли ещё один. Процедура повторилась.
— Миньк, ты хоть закусывай, ато, донизу не дотянешь, — поддел его Петька. — Бабы, подстелай под лестницей рехмут, ато упадить и причиндалы отобьёть. Бабёнке то его тогда беда!
— Не каркай, салага, — беззлобно огрызнулся Минька. — Я свои возможности знаю. Он подцепил вилкой кусочек холодца и скромно откусил кроху.
С седьмой, последней ступеньки, Минька слезал задом.
— Живитя дружно, — заплетающимся языком сказал он молодым —ребятишек стругайтя не реже раз в три года. Он хотел ещё что-то сказать, но зацепился ногой за ногу, чуть не упал. Его подхватила подоспевшая жена:
— Иди уже горе луковое. Без тебя разберутся.
Молодые уселись в расписную кошевку, и процессия двинулась к сельсовету, регистрировать брак.
— Обвенчаться бы надо сперва, — тихонько вздохнула мать Аксиньи, — по-божески чтобы всё было...
— Где же таперя повенчаешься, — буркнул отец.
Три дня шумела и гудела хлебосольная кагинская свадьба. Столы ломились от кушаний: щи с мясом, лапша с курицей, мясной пашкедник с румяной, поджаристой корочкой, солёные огурцы, маринованные грибочки, мясные катышки с толченкой, студень и верх шика - винегрет и гречневая каша. К чаю подавали разнообразную выпечку: каравайчики с черёмухой, ушки с черникой, лепёшки с клубникой, плюшки. Невестина родня перещеголяла — у них были ещё розанцы и манники. Как и положено, теща на второй день поднесла Ивану тарелку с блинами, накрытыми другой тарелкой и стаканчик водочки. Обряд этот был со смыслом: одна тарелка была ущербная, с трещиной, а другая целая. Жених должен был разбить целую тарелку, в знак чистоты и целомудрия невесты. Иван залпом выпил рюмку, взял целую тарелку и грохнул её об пол. Замершие в ожидании, оживились, задвигались, разом заговорили, засмеялись. Мать и отец Аксиньи про себя облегчённо вздохнули: — не опозорила дочка своих родителей, — и гордо посматривали по сторонам.
— А ну-ка, молодые, встаньте, да скажите нам, как вы будете родителей называть, теперь их у вас больше стало, — бойко вопросила сваха.
Молодые поднялись и смущаясь произнесли: «папа» «мама».
— Ну, дык и выпьем за родителей, дай им Бог здоровья, за то что вырастили вас и в люди вывели, — сказала сваха. Свадьба гуляла, гармонисты сменяли друг друга, стараясь изо всех сил.
— Вы пляшите, господа,
— Пол не проломитя
— У нас у подполе вода—
— Вы не утонитя!
— Дробила я дробила
— Ботиночки угробила
— И стою любуюся
— Во чего ж обуюся! — звонко пели девки и бабы.
— Как дед бабку
— Завернул у тряпку,
— Поливал её водой,
— Штобы стала молодой! — подхватил дед Ивана, Митрофан Кузьмич.
Мать Аксиньи — Анна, украдкой смахнула слезу со щеки и, вздохнув, сказала мужу:
— Ох, рано мы нашу доченьку замуж отдали. Ведь дитя ещё, 18 годочков летом исполнилось.
— Ну, не скажи, тетка Анна, — тут же встрял Петя Макарик — у народе как говорять: «когда девке18, она говорить «какой он?» Когда 20, она говорить «хто он?», а когда 25, она говорить «где он?» Петька подмигнул Анне и топая сапожищами о половицы, пустился в пляс, выделывая замысловатые коленца.
В последний день свадьбы — на похмелье, у родителей невесты, мать Аксиньи угощала молодых чаем с пирогами:
— Кушай, зятёк, сладкий пирожок, да дочку нашу береги, не обижай, в обиду её никому не давай — приговаривала она, подливая зятю свежего, ароматного, заваренного на травах чая.
— Крендели сбрендили, а пышки съели мышки, — тут же ввернул Петька Макарик, смачно прихлёбывая чай. — Не боись, тетка Анна, Ванька за Аксинью любого загрызёть. Лишь бы меж собой ладили.
Готовьси пока внуков нянчить, а вы молодые, с этим делом не тянитя. Ребятишки семью навечно скрепляют. У Петьки самого к тридцати годам было трое детей, и останавливаться на достигнутом, он не собирался.
— Ишшо троих состругаем, — мечтал он, — для ровного счёта, три девки, и три парня.
— А если одни девки будут получацца? — поддевали его.
— Будем стругать до победного конца, пока парень не получицца — отмахивался Петька.
Пролетело после свадьбы три года, как один день. Иван с Аксиньей купили себе дом. Мастеровитый Иван привёл его в порядок: заменил сгнившее, переложил печку, настелил полы, поставил новую баньку, замостил двор. Чистюля Аксинья всё выкрасила, побелила, украсила дом нарядными вышивками, на полу - красивые половички. Двор и тот блестел у неё чистотой, Два раза в неделю она его скоблила и мыла. Аксинья была неплохой стряпухой и хлебосольной хозяйкой, гости не обходили их дом стороной.
Вобщем всё у них было хорошо, кроме одного, не давал им Бог ребёнка. Первое время они про это и не думали, жили и дышали друг другом. Потом заботы о доме, работали до изнеможения.
И лишь постоянные прозрачные намёки свекрови портили Аксинье настроение.
— Пора бы тебе поправляться и сзади, и спереди, — говорила свекровь и поджимала губы. — Дождуся я внуков, али нет?
Что могла сказать ей Аксинья... Они оба были здоровы и старались, как могли, но дети не получались.
— Кто знает, что у Бога на уме, —вздыхала мать Аксиньи, — испытание вам и вашей любви посылает... Терпи и жди. Аксинья ждала и надеялась. Но всё чаще замечала она завистливые взгляды Ивана, тайком брошенные, на соседских ребятишек.
Детей он любил, и они так и льнули к нему. То соседскому Федьке свистульку из черёмухи вырежет, то удочку наладит. Маленькой сестренке, Фроське, частенько приносил ягодные бусы: из земляники, черники, рябины. Аксинья только тяжело вздыхала. В деревне всё и все на виду. От любопытных глаз ничего не спрячешь. На лавочке бабы шушукались:
— Дом полная чаша, сами из работы не вылезают, а для кого стараются? Без детей дом - могила...
Ещё два года прожили в надеждах и ожидании. Всё больше росло внутреннее раздражение, всё чаще высказывались друг другу обиды.
Однажды вечером убрав скотину, Иван с Аксиньей сели ужинать. В доме было тихо, разговор не клеился, — Вань, бабы нынче на лавочке рассказывали, свадьба была у Шубиных, так вместо невесты сестра её за столом рядом с женихом сидела.
— А невесту куды дели?
— Дак её прямо из-за стола рожать увели! Вот стыдоба! Чуть за столом не родила!
Ванька хмуро взглянул на Аксинью и тихо буркнул: — Лучше бы ты прямо за столом родила, чем, — он не договорив, сглотнул комок в горле. Лицо Аксиньи окаменело, из глаз хлынули слёзы.
— Всё, не могу больше! Давай разводиться! Может другая, нарожает тебе кучу детей!
— Ну и давай, - зло бросил Иван и, отшвырнув ложку, выскочил из-за стола.
Делить имущество решили в выходной день, воскресенье.
Аксинья собиралась переехать к родителям. Корову она забирала с собой, это было её приданое, а бычка Борьку, Иван оставлял себе. Поросят было двое, разделили поровну.
— Картохи как делить будем? — хмуро спросил Иван.
— Мешками, — коротко бросила Аксинья.
Набрали пустых мешков и слезли в подпол. Иван зажёг керосиновую лампу и повесил на гвоздь, забитый для этого дела в толстенную кладь. На завалинке заблестели ряды банок с соленьями и вареньями, Аксиньины заготовки, на которые она была большая мастерица.
— Анис, — дрогнувшим голосом попросил Иван, — оставь мне солёных грибов банки две.
— Ладно, — помолчав, сказала Аксинья и, чтобы скрыть набежавшие слёзы, взяла свои мешки и пролезла в дальний угол подпола. Молча стали наполнять мешки. В тишине громко трещал фитиль керосиновой лампы, да глухо постукивала друг о дружку картошка. Иван тайком взглянул на Аксинью. Она, наклонившись, к нему задом, быстро набирала в мешок картошку. Руки её так и сновали. Уже несколько полных мешков стояло в углу. Иван снова разозлился: — Ишь, и смотреть не хочет. Рада все картохи заграбастать! — Иван обиженно засопел и тоже, встав к Аксинье задом, проворно стал наполнять мешки. Они не смотрели друг на друга, но спинами почти физически ощущали присутствие. В воздухе повисло какое-то напряжение. Темп работы всё ускорялся, каждый хотел набрать, как можно больше мешков.
Нет, не от жадности, а от чего - то другого, неясного. В душе у каждого смешалась обида, горечь от несбывшихся надежд, боль по утраченному счастью, и ещё, что-то невысказанное, маленьким угольком жгло где-то в груди. Они и не заметили, что оказались совсем рядом, и через минуту, их зады ударились друг о друга. Словно разряд молнии проскочил между ними. Они резко выпрямились и повернулись друг к другу лицом. Тяжело дыша, Иван взглянул на Аксинью. Разгорячённая, раскрасневшаяся от работы, с мелкими капельками пота на лбу, она взглянула на него своими широко раскрытыми глазами, в глубине которых мерцали золотые точечки огня. Иван смотрел на эти точечки, и у него в сердце всё сильнее и сильнее жгло. Аксинья тыльной стороной руки отёрла пот со лба и нечаянно свалила с головы платок. Растрепавшаяся русая коса упала ей на плечи. Шелковистые пряди волос рассыпались на глаза и щёки.
Иван протянул руку и, не замечая, что она грязная, убрал с лица Аксиньи пряди. И вдруг, она обвила его шею своими тонкими, нежными руками. Губы их слились в таком страстном поцелуе, какого у них ещё никогда, за всю их небольшую семейную жизнь, не было. Огоньки в её глазах уже не горели, а полыхали жарким пожаром. И этот пожар выжег в груди Ивана всю горечь, все обиды, накопившиеся за эти годы. Иван крепко прижал Аксинью к себе, и горячими, сухими губами покрыл её лицо и шею поцелуями.
— Никому тебя не отдам, — как когда-то, в первый день их встречи, тихо прошептал он. Жёсткие мешки с картошкой стали их любовным ложем. И не было ещё в их жизни ложа мягче и горячее. Они любили друг друга так, словно это было в их первый и последний раз...
Через девять месяцев у Ивана и Аксиньи родился первенец — Павлуша. Прожили они долгую и счастливую жизнь, народили пятерых детей: три сына и две дочки. Все дети выросли хорошими, трудолюбивыми людьми. Иван и Аксинья всех их очень любили. Но своего первенца, Павлушу, они втайне любили больше всех. Ведь он был подтверждением того, как их неистовая любовь разбудила ростки материнства, дремавшие до поры до времени в недрах женского организма Аксиньи.
июнь 2011 г.
Вы можете скачать данный рассказ в формате pdf, в котором сохранено оригинальное оформление выпускаемой книги:
СКАЧАТЬ С или
|
| |
| |
